Предмет: Русский язык, автор: kot7676

Книга-иогучее оружие. Подчеркните главные и второстепенные члены предложения

Ответы

Автор ответа: nataugrnatalya

Книга - могучее оружие.
Книга - подлежащее
Оружие - сказуемое
могучее- определение(волнистой чертой)

kot7676: Почему оружие сказуемое? Оружие отвечает на вопрос что?

nataugrnatalya: Это сказуемое, оба главных члена выражены существительным в именительном падеже и отсутствует связка.

Предыдущий вопрос

Следующий вопрос

Интересные вопросы

Предмет: Русский язык, автор: abdulloh1323

помогите срочно пожалуйстаааааааа

1 год назад

Предмет: Литература, автор: dancenkoira4321

Які відповіді до запитань.Українська мова та читання 3 клас. Алла Савчук,ст.50-52

1 год назад

Предмет: Химия, автор: gdhsbsj6

для насищеня вуглеводів характерна

1 год назад

Предмет: Қазақ тiлi, автор: Аноним

Орман өсімдіктерінің пайдасы қандай?

7 лет назад

Предмет: Русский язык, автор: faaaaaaaaak32

ПОМОГИТЕ НАПИСАТЬ СОЧИНЕНИЕ ПО ДАННОМУ ТЕКСТУ!!! ПОЖАЛУЙСТА ДАЮ ВСЁ СВОИ БАЛЛЫ
Это продолжение, на фото 1-ая часть. 3десь был очень интересный момент: доктора Волкова, приехавшего вместе с Толстым, приняли благодаря его косматой и плоской причёске за Максима Горького, и вся пароходная толпа хлынула за ним. В это время Толстой, как будто даже обрадовавшись минутной свободе, прошёл на нос корабля, туда, где ютятся переселенцы, армяне, татары, беременные женщины, рабочие, потёртые дьяконы, и я видел чудесное зрелище: перед ним с почтением расступались люди, не имевшие о нём никакого представления. Он шёл, как истинный царь, который знает, что ему нельзя не дать дороги. В эту минуту я вспомнил отрывок церковной песни: «Се бо идет Царь славы». И не мог я также не припомнить милого рассказа моей матери о том, как Толстой идёт где-то по одному из московских переулков зимним погожим вечером и как все идущие навстречу снимают перед ним шляпы и шапки в знак добровольного преклонения. И я понял с изумительной наглядностью, что единственная форма власти, допустимая для человека, — это власть творческого гения, добровольно принятая, сладкая, волшебная власть. Потом прошло ещё пять минут, приехали новые знакомые Льва Николаевича. И я увидел нового Толстого — Толстого, которому вдруг сделалось тридцать лет: твёрдый голос, ясный взгляд, светские манеры. С большим вкусом и очень выдержанно рассказывал он следующий анекдот: — Вы знаете, я на днях был болен. Приехала какая-то депутация, кажется, из Тамбовской губернии, но я не мог их принять у себя в комнате, и они представлялись мне, проходя пред окном... и вот... Может, вы помните у меня в «Плодах просвещения» толстую барыню? Может быть, читали? Так вот, одна такая барыня подходит и говорит: «Многоуважаемый Лев Николаевич, позвольте принести вам благодарность за те бессмертные произведения, которыми вы порадовали русскую литературу...» Я уже вижу по её глазам, что она ничего не читала моего. Я спрашиваю: «Что же вам особенно понравилось?» Молчит. Кто-то ей шепчет сзади: «Война и мир», «Детство и отрочество»... Она краснеет, растерянно бегает глазами и, наконец, лепечет в совершенном смущении: «Ах да... детство отрока... военный мир... и другие...» В это время пришли какие-то англичане, и вот я опять увидал нового Толстого, выдержанного, корректного, европейского аристократа, очень спокойного, щеголявшего безукоризненным английским произношением. Вот впечатление, которое вынес я от этого человека в течение десяти-пятнадцати минут. Мне кажется, что, если бы я следил за ним в продолжение нескольких лет, он так же был бы неуловим. Но я понял в эти несколько минут, что одна из самых радостных и светлых мыслей — это жить в то время, когда живёт этот удивительный человек. Что высоко и ценно чувствовать и себя также человеком. Что можно гордиться тем, что мы мыслим и чувствуем с ним на одном и том же прекрасном русском языке. Что человек, создавший прелестную девушку Наташу, и курчавого Ваську Денисова, и старого мерина Холстомера, и Фру-Фру, и холодно-дерзкого Долохова, и «круглого» Платона Каратаева, воскресивший нам вновь Наполеона, с его подрагивающей ляжкой, и масонов, и солдат, и казаков вместе с очаровательным дядей Брошкой, от которого так уютно пахло немножко кровью, немножко табаком, — что этот многообразный человек, таинственною властью заставляющий нас и плакать, и радоваться, и умиляться, — есть истинный, радостно признанный властитель. И что власть его — подобная творческой власти Бога — останется навеки, останется даже тогда, когда ни нас, ни наших детей, ни внуков не будет на свете. Вспоминаю ещё одну маленькую, смешную и трогательную подробность. Когда я сбегал со сходен, мне встретился капитан парохода, совсем незнакомый мне человек.Я спросил: А вы знаете, кого вы везёте? И вот я увидел, как сразу просияло его лицо в крепкой радостной улыбке, и, быстро пожав мою руку (так как ему было некогда), он крикнул: Конечно, Толстого! И это имя было как будто какое-то магическое объединяющее слово, одинаково понятное на всех долготах и широтах земного шара. Конечно, Льва Толстого! (По А. И. Куприну*) Александр Иванович Куприн (1870-1937) — русский писатель и переводчик.

7 лет назад