Помогите, пожалуйста, с английским. Нужно преобразовать в косвенную речь. Задание прикрепляю в фото. ​

составь и запиши план текста
  И тут я увидел деда. Одет он был, как все, в телогрейку. На голове – лохматый отцовский треух, на руках – варежки из собачьего меха.
   Дед подходил к моему отряду, и с каждым его шагом хорошее мое настроение исчезало все быстрей и быстрей. Нет, вовсе не так представлял я себе этот момент. Дед в форме, ребята им любуются, ордена сверкают, позументы горят, и шепоток благоговения ползет: смотрите, смотрите… А тут шлепает какой-то старик – в валенках с загнутыми голенищами, с ломиком на плече, и видно, что ломик ему плечо оттягивает – жиденький старикашка, хлипкий и уж вовсе не генерал.
   – Как дела? – спросил меня дедушка, приглядываясь к ребятам. Но мало кто обратил на него внимание. Все старались, работали. Только Газовый Баллон, как всегда, начеку. Глаза выкатил, уши торчком.
   – Ничего, – неохотно ответил я деду, – трудимся.
   – Ладно, – кивнул он, – меня ждут, пока…
   Он двинулся дальше по снежной площадке, а Газовый Баллон уже мне в глаза заглядывает.
   – Он? – спросил Пухов придирчиво. – Генерал?

   Бывает, человек необъяснимые поступки совершает. Сперва выкинет какое-нибудь коленце, потом сам же объяснить не может. Вот и я. Пожал плечами и фыркнул:
   – Вот еще!
   И тут же покраснел. Вот тебе раз! От собственного деда отказался! А тут еще Галя, елки-палки, приветливо мне рукой машет и кричит на всю площадку:
   – Рыбаков! Антоша! Это и есть твой дедушка?
   Я краснею все больше, а народ наш уже лопаты покидал, смотрят вслед деду и обсуждают, прямо базар какой-то.
   «Не может быть!..», «Генералы не такие бывают!». Кто-то даже хихикнул из девчачьей команды: «А маленький-то какой, маленький!»
   В висках у меня кровь, наверное, вскипела. Глаза чем-то черным заволокло. Темный народ! Понимали бы чего! Да еще сам я… Вихрь какой-то во мне возник, циклон, самум, цунами. Я, наверное, побледнел от отчаяния. Мне расшвырять всех хотелось в бессильной злобе, заставить замолчать. И тут я вспомнил про свое командирство. «Что же это в конце концов? – подумал я. – Над председателем издеваются». И заорал как бешеный:
   – Эй, вы! Заткнитесь!
   Сразу стало тихо. И Алька многозначительно сказала в тишине:
   – Ого!
   Я зареветь, завыть был готов. Но что делать дальше – не знал. Я, наверное, на истукана со стороны походил, на деревянного болванчика: сжал кулаки, губы закусил. Но не помогало – руки тряслись да и губы тоже.
   И тут вдруг ожил Газовый Баллон. Он сорвался с места и погнался за дедом. Я видел, как дедушка остановился, кивнул Пухову, посмотрел на нас издалека, что-то сказал и пошел себе дальше, а Кирилл уже несся назад. Он подбежал к нам, замедляя скорость, потом перешел на шаг, уперся в меня, как колом, своим взглядом и сказал:
   – Гони назад «американку»!
   Я стоял бледнее снега. А Газовый Баллон заорал, повернувшись к классу:
   – Он от деда отказался! Но это его дед. Только никакой не генерал, а простой пенсионер. Сам сказал.
   Класс затрещал, будто стая сорок. Меня разглядывали так, словно через лупу какую-нибудь букашку. Я будто под пулеметными очередями стоял: со всех сторон меня насквозь простреливали. И первой расстреливала Алька. Не знаю, какие глаза у судей бывают, наверное, такие, как у Альки. Холодные и надменные. К горлу что-то подкатило, и я сорвался. Заревел – почему-то басом! – бросил лопату и пошел, увязая в сугробах, домой.
   Галя кричала мне вслед: «Рыбаков, сейчас же вернись!» И Егоров кричал. Но я даже не обернулся.